Как выяснилось, сон довольно легко может вывести меня из строя. Порция слезливого бреда.Проснулась и, кажется, успокоилась. А потом зачем-то обмолвилась матери о том, что снилась какая-то дрянь. По ее просьбе начала рассказывать и разревелась. И так целый день. Чуть что - слезы текут по щекам. Самое забавное, что я даже не психовала. Просто отчего-то сидела и ревела. И улыбалась. Потому что глупо. Потому что. Да просто потому что. Умывалась, конечно. И валерьяночки тоже проглотила. И ведь помогло. Мне вообще многое помогает. К счастью, я не отношусь к тому разряду людей, которых из истерики может вывести только какая-нибудь заумная ерундень. Я вообще счастливый человек. Очень. У меня всегда все прекрасно. Но вот сны меня сегодня предали.
В семь утра проснулась, разбуженная солнышком и щебечущими птичками. Решила, что посплю до восьми. В восемь продрала глаза и самой себе поставила условие проснуться в восемь тридцать, не включая будильника. Проснулась. И опять решила поспать до девяти. Без десяти девять выползла из-под такого уютного, теплого и любимого одеяла и поползла обниматься с маманькой, ибо она тоже большая и теплая. А сейчас по телу расползается такая чудесная добродушная лень, что даже гнать ее не хочется. Корзик - лентяй. Зато на улице снова солнышко. После пасмурных выходных - замечательная перемена. Всем хорошей недели.
Я писать о тебе не могу, и довольно об этом. Я тебя попытаюсь сюжетом иным заменить…
Говорят, перед казнью дают закурить сигарету. Перед самым концом — сигарету дают закурить. Ты представь себе: двор; столб с веревкой; скамейка под стенкой… В самом деле, представь: чисто-начисто метеный двор… Кто-то хмуро молчит. Кто-то возится с мылом и пенькой. И застыли часы. И зачитан уже приговор. А вокруг — никого. Ни проклятий, ни слез, ни советов. Похоронной свечой загорается небо во мгле… А тебе хорошо, потому что в зубах — сигарета, и пока она тлеет, живешь ты еще на земле. Впереди — ничего. Нет когда-нибудь. Только когда-то у тебя и осталось, и память скаталась в комок. И пылают в тебе все рассветы твои и закаты до секунды, пока не истлеет в зубах огонек. Пряный холод зимы и хрустящая корочка лета истончились, и стерлись, и свились в звенящую нить…
Если вправду дают перед казнью курить сигарету — только с ней, с сигаретой, тебя я посмею сравнить. 1980
Хочу на дачу пить что-нибудь. Воду из колодца, например. Она вкусная и совсем не похожа на ту, что течет из крана в городе. А еще рядом лес. Да и просто атмосфера совершенно иная. Я, как человек, привыкший к московскому комфорту (горячая вода, отопление и прочее), порой начинаю там тосковать. В том числе при наличии телевизора с каким-то неимоверным количеством каналов. Зато в доме на втором этаже стоят на полках книги. Они вкусно пахнут старой бумагой и еще немного деревом. Вот и хочется валяться на полу в обнимку с "Тремя мушкетерами". Ну и чего-нибудь этакое для полного счастья. Сладкого, например. Не люблю пасмурные дни в городе. В Бородино они совершенно другие. Не потому, что там какая-то другая погода. Просто в этой деревне нет высоких домов и асфальта. Да что уж говорить, вы и сами наверняка все это знаете. Повторять прописные истины с умным видом - еще одно хобби. Или просто еще один признак глупости, не знаю. А еще я только что вспомнил, как было здорово летом сидеть на подоконнике на все том же втором этаже. Чудесное место: оттуда видны крыши домов и голубое-голубое небо. И слышно, как шумит ветер, путаясь в еловых ветках. Нет, в общем, все ерунда. Мы просто слегка устали. Порой сорвешься на мат В атаке - и что с того? И что из того, что небо Напоено тяжкой сталью, Раз мы умеем уже Без закуси пить его?
Никакой информации не содержит. Можно пролистывать. Бла-бла-бла. Терпи, деточка, терпи. Все пройдет. Все будет хорошо. Не срываться. Не злиться. Не ревновать. Всех любить. Всем улыбаться. Работать. Работать. Работать. Чтобы не было времени на дурные мысли и эмоции. Чтобы просто не было времени. И да. Душить в себе ревнивую маленькую девочку. Ревность - дурное чувство. Первым делом, оно мешает мне. Я же, в сущности, очень люблю комфорт. И когда меня что-то теребит, становлюсь злой и мерзкой. Причем опять же, первым делом я сама себе противна. Вывод: терпи, дорогуша, и не давай себе продыху. И поменьше думай. Этот процесс вреден для здоровья.
Собственно у меня к вам, господа, вопрос. Корзю приспичило заняться наконец вплотную языком, и одним из пунктов этой цели стал просмотр фильмов или мультиков на английском. И тут я столкнулась с весьма, видимо, популярной проблемой: а где бы скачать ленту так, чтобы это было за так (халяву мы все любим, ведь так?), на языке оригинала (Eng) и не кусками, как это есть на ютубе. Потому что отвлекаться на перещелкивание маленьких кусочков не хочется. Как-то оно не в кайф. Я, конечно, полазила по Сети, но все, что мне выдавал волшебный Гугл, либо мигало надписью "Error", либо требовало отправлять эсэмэски. Может, у кого-то завалялась ссылочка, которой не жалко поделиться?
Разноцветная семейка)) Жил осьминог Со своей осьминожкой, И было у них Осьминожков немножко.
Все они были Разного цвета:
Первый – зеленый, Второй – фиолетовый, Третий – как зебра, Весь полосатый, Черные оба – Четвертый и пятый, Шестой – темно-синий От носа до ножек, Желтый-прежелтый – Седьмой осьминожек, Восьмой – Словно спелая ягода, Красный... Словом, не дети, А тюбики с краской. Была у детишек Плохая черта: Они как хотели Меняли цвета. Синий в минуту Мог стать золотистым, Желтый – коричневым Или пятнистым! Ну, а двойняшки, Четвертый и пятый, Все норовили Стать полосатыми, Быть моряками Мечтали двойняшки – А кто же видал моряка Без тельняшки?
Вымоет мама Зеленого сына, Смотрит – А он не зеленый, а синий, Синего мама Еще не купала. И начинается Дело сначала. Час его трут О стиральную доску, А он уже стал Светло-серым в полоску.
Нет, он купаться Нисколько не хочет, Просто он голову Маме морочит.
Папа с детьми Обращается проще: Сложит в авоську И в ванне полощет. С каждым возиться – Не много ли чести? Он за минуту Их вымоет вместе.
Но однажды камбала Маму в гости позвала, Чтобы с ней на глубине Поболтать наедине.
Мама рано поднялась, Мама быстро собралась, А папа за детишками Остался наблюдать – Их надо было разбудить, Одеть, Умыть, И накормить, И вывести гулять.
Только мама за порог – Малыши с кроватей скок, Стулья хвать, Подушки хвать – И давай воевать!
Долго сонный осьминог Ничего понять не мог. Желтый сын Сидит в графине, По буфету скачет синий, А зеленый на люстре качается. Ничего себе день начинается!
А близнецы, близнецы Взяли ножницы И иголкою острою Парус шьют из простыни.
И только полосатый Один сидит в сторонке И что-то очень грустное Играет на гребенке, Он был спокойный самый. На радость папы с мамой.
– Вот я вам сейчас задам! – Крикнул папа малышам. – Баловаться отучу! Всех подряд поколочу!
Только как их отучить, Если их не отличить? Все стали полосатыми. Ни в чем не виноватыми!
Пришла пора варить обед, А мамы нет, А мамы нет. Ну а папа – Вот беда! – Не готовил никогда! А впрочем, выход есть один. И папа мчится в магазин: – Я рыбий жир Сейчас куплю И ребятишек накормлю. Им понравится еда!
Он ошибся, как всегда. Ничто так не пугает мир, Как всем известный Рыбий жир.
Никто его не хочет пить – Ни дети и ни взрослые, И ребятишек накормить Им, право же, не просто.
Полдня носился с ложками Отец за осьминожками: Кого ни разу не кормил, В кого пятнадцать ложек влил!
Солнце греет Пуще печки, Папа дремлет На крылечке.
А детишки-осьминожки Что-то чертят на дорожке: – Палка, Палка, Огуречик, Вот и вышел человечек, А теперь Добавим ножек – Получился осьминожек!
Тишина на дне морском. Вот пробрался краб ползком. Круглый, словно сковородка. Скат проплыл, за ним треска. Всюду крутится селедка, Несоленая пока.
Словом, все теперь в порядке. Но какой-то карапуз Где-то раздобыл рогатку И давай стрелять в медуз. Папа изловил стрелка И поколотил слегка.
А это был вовсе Не папин сынок, А просто соседский Чужой осьминог.
И папа чужой Говорит очень строго: – Я своих маленьких Пальцем не трогаю. С вами теперь поквитаться хочу. Дайте я вашего поколочу.
– Ладно, берите Какого хотите, Только не очень-то уж Колотите.
Выбрал себе осьминог малыша Взял и отшлепал его не спеша, Только глядит – А малыш темно-синий Стал почему-то вдруг Белым как иней. И закричал тогда папа чужой: – Батюшки-светы, Да это же мой! Значит, мы шлепали Только моих. Так что теперь Вы должны мне двоих!
Ну, а в это время Дети-осьминожки Стайкою носились За одной рыбешкой... Налетели на порог И запутались в клубок. Папы стали синими, Папы стали белыми: – Что же натворили мы, Что же мы наделали? Перепутали детишек И теперь не отличишь их! Значит, как своих ушей Не видать нам малышей!
– Вот что, – Говорит сосед, – Выхода другого нет! Давайте мы их попросту Разделим пополам: Половину я возьму, А половину – вам.
– УРА! УРА! УРА! УРА! – Если б не безделица: Девятнадцать пополам, Кажется, не делится.
Устали, измучились Обе семейки И рядышком сели На длинной скамейке, Ждут: – Ну когда ж Наши мамы вернутся? Мамы-то в детях Своих разберутся.
Ниже - две колыбельные. Автор обеих - М. Щербаков. И обе прямо-таки упали на дно желудка куда-то туда, куда им надо было упасть. Ага, именно упали, а не запали. Колыбельная Спит Гавана, спят Афины, спят осенние цветы. В Чёрном море спят дельфины, в Белом море спят киты. И подбитая собака улеглась под сонный куст, и собаке снятся знаки Зодиака, сладковатые на вкус.
Та-ра-рам-па, гаснет рампа, гаснет лампа у ворот. День уходит, ночь приходит, всё проходит, всё пройдёт. Путь не длинный, не короткий, посвист плётки, запах водки, кратковременный ночлег, скрипы сосен корабельных, всхлипы песен колыбельных, дальний берег, прошлый век...
И висит туман горячий на незрячих фонарях. И поёт певец бродячий о далёких островах, о мазуриках фартовых, о бухарской чайхане, и о грузчиках портовых, и немного обо мне.
И о том, что кто-то бродит, ищет счастье - не найдёт, и о том, что всё проходит, всё проходит, всё пройдёт... Век прошёл; у нас всё то же. Ночь прошла, прошёл прохожий, путник дальше захромал, смолк певец, ушла собака... Только знаки Зодиака да дождинок бахрома.
Ночь уходит, день приходит, всё проходит, всё проходит...
1982 Колыбельная безумца Спите, мои благородные предки, Спите, мои полководцы, мои короли. Скройтесь во мраке своих каменистых столетий, Своих незапамятных темных веков. Мирно покойтесь - Вы все уже совершили, вы сделали больше, чем можно, Поэтому ваши свершения неоценимы и нету вам равных - Можете спать.
Пусть отдыхают Также вернейшие воины ваши, соавторы ваших побед. Пусть себе дремлют тяжелые всадники, Лучники, бомбометатели и трубачи. Пусть почивают и прочие - То есть погонщики разной полезной скотины, И слуги, кормившие ваших собак, И сами собаки, и все их мохнатые дети.
Я же, покуда вы спите, Подвергну сомнению древние книги, воспевшие вас. Следом за тем я подвергну сомнению Подвиги ваши и важность любого из них. После чего, разумеется, Я и самих вас подвергну сомнению, А заодно уж, конечно, и воинов ваших, И даже ни в чем не повинных слуг и собак.
И, наконец, я подвергну сомненью Сомненье свое и себя самого вместе с ним... Спите, мои дорогие. Когда вы проснетесь, увидите, Все уже будет не так...
Неадекват и тоска нынче переместились на вечер. То есть на темное время суток. Особенно те моменты, когда Корзь сидит в гордом одиночестве и размышляет. Дело неблагодарное, но пока с этим ничего не делается. Ну и занимается еще. Посему возможна некоторая агрессивность, а так же тоскливые завывания и мрачные цитаты.
«У всякого города, известное дело, свой характер и собственные представления о гостеприимстве. Есть города, отличающиеся в этом смысле постоянством, - они со всеми приезжими ведут себя примерно одинаково; другие же чутко реагируют на всякого гостя и вступают с ним в очень личный диалог – далеко не всегда приятный, зато внятный и полностью соответствующий настроению текущего момента.»
А сегодня вместо трех пар и одного полуторачасового окна было только одно занятие. С одной стороны, плохо, а с другой - здорово. Ибо две бездельницы бордо отправились гулять на Воробьевы горы. А там пришлось очень долго искать место, отвечающее нашим скромным. в общем-то, требованиям: отсутствие вида на бело-голубую кабинку туалета и опять же отсутствие людей. Как выяснилось, найти такое местечко - задача почти невыполнимая. Но справились. Почти.)))
Шут быстро шагал по булыжной мостовой. Ему не нужно было смотреть по сторонам, чтобы видеть растущие на этой улице дома: он проходил здесь еще вчера, а за одну ночь дома не вырастают. А вот какая-нибудь кочка вполне могла выскочить, щедро политая ночным дождем. Однако кочек на пути Шута не попалось. Зато, увлеченный пересчитыванием брусчатки под ногами, он не заметил тяжелого бронзового колокольчика, который, желая, видимо, поиграть, пребольно стукнул единственного обитателя Города по лбу. Шут потер ушибленное место, поправил колпак и беззлобно погрозил кулаком обидчику. - Еще раз так сделаешь – язычок вырву. – Пообещал он и продолжил свой путь. Сегодня должен прийти Кот. Это был редкий гость в Городе, и Шут был рад. Он, конечно, любил Город который мог бы назвать своим, если бы сам не принадлежал этим улицам, переулками и площадям. Солнце щедро золотило острые двускатные крыши, подсвечивало темные флюгеры и всячески демонстрировало свое расположение, мол, смотрите, какое я хорошее и доброе, и наслаждайтесь, пока можете. Шут и наслаждался. А что ему еще оставалось? Такое вечера в Городе – не редкость, но все равно в добром, но давно застывшем сердце обитателя Города каждый раз просыпалось трепетное, непонятное чувство. Возможно, что это и была пресловутая любовь к месту, о которой нередко упоминал Кот. Так или иначе, а песок в единственных в городских часах невозмутимо пересыпался из средней части стеклянного тела в нижнюю. Шут покачал головой (бубенцы на колпаке лениво брякнули) и ускорил шаг. Кот говорил, что ему трудно было пересекать границу, а заставлять ждать гостя в таком случае просто невежливо. - Здр-р-равствуй, - мурлыкнуло под ногами. – Не наступи мне, пожалуйста, на хвост. Появление Кота традиционно являлось событием неожиданным, как бы Шут себя к нему ни готовил, и сколько бы Кот о своем прибытии не предупреждал. Сегодняшний день явно не был исключением из правил, поэтому Шут почти привычно удивился, и сделал небольшой шаг в сторону, чтобы не задеть кошачий хвост. Кот тем временем сел, обернув уже упомянутый хвост вокруг себя. Он очень трепетно относился к этой части себя. Да и выглядела подобная поза эффектно: ни дать, ни взять Королевский Кот. Разумеется, никакого короля в соседнем Городе не было, поэтому Кот был сам себе хозяин и очень этим гордился. - Рад тебя видеть, - улыбнулся Шут. – В последнее время Город так быстро растет, что я никак не могу к тебе выбраться. Кто же тогда будет поливать Часы на площади и выпалывать лишние колонны? - Ты и так не слишком прилежно это делаешь, - лениво заметил Кот. – Из тебя вышел плохой садовник. - Может быть и так, но меня и зовут не Садовник, а Шут. – Друг Кота, а по совместительству и единственный обитатель Города поклонился так, что бубенчики на колпаке согласно зазвенели: «Шут-Шут. Динь-дон.» Если бы Кот мог пожать плечами, он бы немедленно это сделал. Но поскольку коты не обучены подобному жесту, рыжий гость только выразительно фыркнул и махнул хвостом. Шут, наслаждаясь возможностью поддразнить Кота, пожал плечами, поманил гостя за собой и нырнул в темный переулок. Несмотря на царящую вокруг непроглядную темноту идти было совсем не страшно, к тому же очень скоро она исчезла. Просто раз – и нет никакой темноты. В центре небольшого круглого дворика уже стоял стол, такой же круглый, как и двор, в котором он находился. Ожидаемого чаепития не получилось: ни Кот, ни Шут не любили чай. Поэтому первый с явным удовольствием пил молоко (да-да, именно пил, обхватив передними лапами большую кружку), а Шут неторопливо цедил вишневый компот (между прочим, вишня в Городе была всего одна, поэтому компот из ее плодов являлся настоящим деликатесом). Шут и Кот молчали. А зачем говорить, если все и так ясно? Город растет, колокольчиком на фонарях становится все больше, а улочки, особенно на окраинах, все уже. Шут был рад, что Кот все-таки пришел, с ним было не так одиноко. Конечно, Шут не мог пожаловаться на то, что в Городе ему было скучно, но иногда хотелось посидеть во дворе с Котом и попить чай или вишневый компот. - Странно это. - Что – это? – вопросительно мяукнул Кот, подняв морду от своей чашки. - Вот ты сейчас уйдешь, а я останусь. У тебя в Городе есть люди, за которыми ты любишь наблюдать, а у меня – только сам Город и зеркальные колокольчики на фонарях. - Но тебе же здесь нравится. - Нравится. Но иногда становится грустно. - Мне тоже иногда становится грустно среди людей. Тогда я прихожу к тебе в гости. Люди – они на самом деле такие. Никогда не знаешь, когда они наскучат. - Я тебя не понимаю, Кот. - А тебе и не надо понимать. Тебе достаточно чувствовать. Ты же Шут. Золотое солнце уже спряталось в своем укромном уголке где-то за горизонтом, когда Кот ушел, гордо задрав хвост. Шут аккуратно собрал со стола крошки и скормил их флюгеру-петуху на своей любимой крыше. День заканчивался, а поймать его за хвост Шут не мог: у дней не бывает хвостов. Колокольчики уже начинали вызванивать свою странную ночную мелодию, обитатели бронзового фонтана: два тритона, русалка и босоногий мальчик прекратили разбрызгивать вокруг себя воду, мирно устроились на дне неглубокого бассейна, используя гранитовый бордюр в качестве подушки, и заснули, не забыв перед этим пожелать друг другу спокойной ночи. Город менялся, приветствуя новую ночь. Шут улыбнулся и покачал головой: - Динь-дон.
Лень писать что-то подробное, да и впечатления еще слишком свежи, поэтому буду краток. Господа все-кто-там-был, спасибо большое! Все, с кем не словилась - извините. Было замечательно.